«Загугли звезду»: режиссер Сарик Андреасян – о семейном бизнесе, «черном списке» КВН, отношениях с Зеленским, скандалах с Галустяном, Кудрявцевой, Дудем и личной жизни

В онлайн-кинотеатре Premier начался показ комедийного сериала «Ресторан по понятиям» о бывших заключенных, решивших открыть питейное заведение. Там высокий уровень сервиса, но есть одно «но» — с клиентами здесь разговаривают на особом языке сленга. Иными словами, по понятиям. В сериале задействован звездный актерский состав: Иван Кокорин, Владимир Сычев, а также Владимир Вдовиченков и Дмитрий Дюжев, для которых это первый совместный проект со времен «Бригады».

Художественным руководителем проекта стал режиссер Сарик Андреасян, который славится своей творческой плодовитостью. К 37 годам в его портфолио десятки фильмов, где он выступает в качестве режиссера и продюсера. Среди них – «Мамы», «Землетрясение», «Непрощенный», «Чикатило», «Манюня», «Робо» и многие другие.

Нередко его фильмы критикуют за художественные качества, диалоги, сюжетные повороты. Неслучайно в своих интервью Сарика Андреасяна часто упоминает Юрий Дудь. Правда, это все же больше черный пиар. Сам режиссер научился не обращать на критику внимания и продолжать молча делать свое дело.

О том, как удается сдерживать себя во время провоцирующих ситуаций, об итоге конфликта с Лерой Кудрявцевой, работе с Дмитрием Нагиевым и отношении к маньякам в кино Сарик Андреасян рассказал в рамках нашего проекта «Загугли звезду».

— Сарик, расскажите, пожалуйста, где вы родились и прожили первые годы жизни…

— Я родился я в городе Ереване, на тот момент в армянской ССР. И в 1988 году, когда мне было 4 года, моя семья переехала жить в Казахстан в город под названием Кустанай. Сегодня он называется Костанай, потому что нередко в Казахстане переименовывали города. И соответственно, там я жил до 2001 года, и там же и окончил школу-гимназию. Также я даже один год проучился на факультете журналистки в Кустанайском государственном университете. И уже в 2002 году принял решение переехать в Москву и поступить на режиссерский факультет. Соответственно, после этого здесь и живу.

— Что вы помните про свое детство?

— Самые милые воспоминания связаны с домом, мамой, папой — тепло, Армения, семейный очаг. Опять же помню переезд уже в другую страну, как я, будучи ребенком, учил русский язык. В итоге выучил его за три месяца, потому что в детстве, видимо, адаптация к новой культуре и новой ментальности происходит быстро. А еще в детстве ценишь простые радости.

— Тогда уже решили, какую профессию выберете?

— Я думаю, что это сложилось в классе восьмом-девятом, когда я еще учился в школе. Уже тогда мой старший брат, который старше на пять лет, с 16 лет работал на телевидении.

Он был оператором, снимал репортажные съемки к новостям, а я помогал ему. И уже тогда я понимал, как мне нравится это окружение: редакторы, операторы, ведущие, творческие люди. Мне это сложно объяснить вам, но уже тогда я ощутил, что мне приятно находиться рядом с ними.

А еще тогда начался бум видеопроката, и мы часто арендовали кассеты. Поэтому в классе восьмом-девятом я был очень насмотренным ребенком. Тогда я еще толком не понимал, кто такие режиссеры, но уже внутренне принял решение заниматься кино. Хотя вы же понимаете, что в маленьком городе это невозможно, просто потому, что негде.

И даже на журналистику я поступил просто в связи с тем, что никаких других творческих профессий в городе не было, но в глубине души я понимал, что это не мое – я хочу быть режиссером. И уже тогда принял решение переехать в Москву. Переезжал я тоже вместе с тремя родными братьями. Вот такой у нас получился творческий коллектив.

— Какая из кассет видеопроката подвигла вас стать режиссером?

— Возможно, фильм («На игле»), если мне не изменяет память, это был 1996 год. Когда как раз вышла картина, мне исполнилось 12. И вот мой близкий друг принес ее на диске и сказал, что нам надо обязательно его посмотреть, поскольку это что-то невероятное. Мы посмотрели кассету раза два, и я буквально влюбился в эту картину. Восхищался музыкой, монтажом, динамикой…

А еще я фанатично люблю «Схватку» Майкла Манна, «Казино» и «Славные ребята» Мартина Скорсезе. И уже чуть позже, кажется, в 1999 году, я раза четыре посмотрел «Бойцовский клуб». Вот так сформировался мой мир, в котором я так хотел бы быть.

— А что бы вы могли рассказать о своих родителях?

— Папа у меня — Гарник Андреасян, мама — Еразик Андреасян. Соответственно, я — Сарик Гарникович. В Армении папа работал учителем начальных классов, мама – воспитателем в детском саду. Причем в том же самом, куда я ходил. А когда мы уже все вместе переехали в Казахстан, то папа пытался заниматься бизнесом, мама воспитывала детей.

В конце 90-х родители открыли в Кустанае первое армянское кафе «Эребуни», что переводится как «крепость». И какое-то время заведение даже было дико популярным, потому что, слава богу, в армянской семье готовят хорошо. А моя мама там и сама готовила, и поваров обучала. На протяжении нескольких лет мои родители занимались рестораном и в какой-то момент жизни стали предпринимателями, хотя изначально оба гуманитарии, а ни в коем случае не бизнесмены. Но я считаю, что у них все получилось.

А что касается моего воспитания, то его принципы были очень простыми: будь добрым, никогда не проси больше, чем нужно, работай, и тогда люди обратят на тебя внимание. Вот такие простые ценности.

Я даже шучу, что, когда приехал в Москву и первые годы мне не платили зарплату, спустя какое-то время я сказал родителям: «Мне кажется, вы что-то неправильно мне сказали. Потому что я все ждал, пока заметят, что я хорошо работаю, но видимо, во взрослой жизни нужно все-таки проговаривать все заранее»

Ну это опять же классическая семья, где в принципе вы живете под одной крышей, все друг друга уважают, общаются, есть какие-то семейные ценности. И на самом деле, когда ты вырастаешь и выходишь из этой системы координат, это можно сравнить с маленьким Буддой. Ты попадаешь в реальный мир, где, оказывается, все немножко, не так, как тебе рассказывают, и ты начинаешь к нему приспосабливаться, взрослеть на самом деле. Потому что я не скрываю, что я был залюбленный мамин-папин ребенок. А где-то лет в 16-17, когда я окончил школу, и произошло взросление.

В общем, я никогда не был хулиганом, не знаю, что такое переходный возраст и какие-то маргинальные истории. Они все прошли вовремя мимо меня, я читал книжки и смотрел кино. Вот и все, что я делал лет до 16.

— А о братьях?

— У меня есть два старших брата и младшая сестра. Самый старший брат Арташес является музыкальным продюсером во всех моих фильмах, он основоположник творчества в нашей семье. Это как раз тот, который работал оператором на телевидении. Правда, сегодня он музыкант, музыкальный продюсер и занимается монтажом, музыкальным оформлением моих картин.

Среднего брата зовут Гевонд. И я думаю, что, когда в поисковике вбивают «брат», конечно же имеют в виду Гевонда, потому что все эти 13 лет мы вместе продюсируем кино и, скажем так, более публичны, чем наш самый старший брат. Он в принципе не хочет никакой публичности, и ему это все меньше, наверное, нравится. Вот со средним братом мы вместе продюсируем кино. Соответственно, моя младшая сестра окончила факультет прдюсирования во ВГИКЕ, родила ребенка, а сейчас живет семейной жизнью. Может быть, захочет вернуться и заниматься кино.

— Родственные отношения не мешают бизнесу?

— Этот вопрос задают довольно часто. На самом деле мы никогда не ругались, даже в детстве. И я даже не могу вспомнить истории, когда мы дрались. Да, безусловно, были какие-то конфликты, но на каком-то детском уровне. Не знаю, может быть, потому, что когда мы вместе переехали в Москву, до нас быстро дошло, что если мы будем держаться по отдельности, то просто уедем обратно в Казахстан, поскольку в столице дорого и сложно жить.

Поэтому мы и держались друг за друга, и даже когда жили вместе втроем в одной квартире, никогда не задавались вопросом, кто работает, а кто — нет. У нас просто была некая общая копилка. Кто зарабатывал, тот и складывал туда деньги, которые мог брать любой из трех братьев. То есть, это никогда не обсуждалось. И слава Богу, кто-то работал и мог прокормить тех двоих.

И потом, как-то вот жизнь так сложилась, что меня заметили, я стал заниматься кино, а затем ко мне примкнул и средний брат. И получается, что в принципе мы все втроем состоялись в творческом плане.

Мы очень дружны, всегда все обсуждаем, у нас одинаковые взгляды на творчество. А если бы они кардинально отличались, то, наверное, мы бы и не сошлись.

— А где вы учились?

— Это Кустанайский государственный университет (КГУ), факультет журналистики, где я год учился после школы. Ну то есть, учился я неплохо, но просто не хотел быть журналистом, и в 2002 году я забрал документы, а в 2003-м я поступил в мастерскую Юрия Грымова.

Я думаю, что вы знаете, кто это такой. Известный в 90-х годах рекламный режиссер, клипмейкер. Сегодня он художественный руководитель театра «Модерн». А в то время у него был факультет режиссуры, своя мастерская, где мы учились 2 года. На тот момент я был самым молодым учеником на курсе.

Может, я просто понравился кому-то из состава преподавателей, потому что меня взяли на режиссерский факультет в 17 лет, хотя обычно в таком возрасте никого не берут. И вот это и есть мое образование — среднее специальное или еще что-то. Я даже никогда не вдавался в подробности. Главное, что меня научили моей профессии, скажем так.

В большей степени нам преподавал даже не Грымов, а педагоги ВГИКа: Хотиненко, Сенченко, Даровский. А у Грымова периодически проходили мастер-классы, и мы ездили на площадку. Вот так я и отучился.

Сегодня в стране очень много таких курсов: это и Высшая школа режиссуры, и Московская школа кино. И у меня есть своя киношкола, трехмесячный экспресс-курс. Учиться пять лет – это все-таки непростое дело, многие понимают, что это трудоемко и долго. Поэтому мир немножко меняется. А в то время в стране было только два таких курса: Высшая школа режиссуры и вот мастерская Юрия Грымова, которую он закрыл в 2006 или 2007 году. Кстати, ее оканчивали Евгений Бедарев, Карен Оганесян, то есть, какое-то количество приличных людей.

— В студенческие годы вы играли в КВН?

— Да, было дело, играл за Сборную «Кустанай», если можно так назвать, либо за Кустанайскую область, неважно. И мы периодически куда-то ездили, гастролировали, выезжали в Россию, играли в официальных лигах у Маслякова. Это была лига «Старт» Воронежа, Уральская лига в Челябинске, Северная лига, представляете? Прошло 20 лет, а я все это помню. Сегодня это не имеет значения, потому что это имеет значение, когда тебе 16-17 лет.

Но что был КВН для нас? Мы дети из ну, не хочу говорить необеспеченных семей, но у наших родителей не было возможности отправлять нас в Дубаи, либо в Нью-Йорк, в другие крупные города. Для нас КВН был возможностью куда-то выехать. Даже поездки в Воронеж и Челябинск считались целым событием, потому что наш город был маленький, всего 120000 населения.

А такие гастроли давали возможность познакомиться с другими людьми, авторами, более известными КВНщиками, которые зачастую сидели в жюри и так далее. И даже в какой-то момент, там, во взрослой жизни, когда я уже снимал кино, мне это помогло.

Потому что впоследствии выяснилось, что за те 3-4 года, что я играл, я просто узнал всех, кто вообще просто выступал на телевидении или в будущем стал большим продюсером. И со всеми этими людьми мы сражались в КВН.

Понятно, что мы не добрались до высшей лиги. Это уже совсем другая история, но в целом это невероятный опыт, которому я очень благодарен. В первую очередь КВН учит тебя работать в коллективе, когда вас 20 человек. И даже если ты там лучше всех, ты все равно должен считаться с мнением всех и быть частью единого целого. Ну это как футбольная команда и так далее. И мне кажется, что это очень помогло мне в профессии, потому что вместе со мной кино делают десятки людей. Это не труд одного человека. А еще я благодарен КВНу за то, что он научил меня быть дипломатичным.

— Расскажите, пожалуйста, про историю с брендом КВН…

— На самом деле это очень обычная история. Когда мы с братьями переехали в Москву, нам надо было как-то выживать. И поэтому в столице мы организовали команду КВН «Настоящие армяне», которая уже не имела отношения к Казахстану. Это были просто талантливые ребята, армяне из Москвы, включая и нас. Мы давали концерты где-то в регионах, в московских ночных клубах. Тогда было очень модно, когда команда КВН выступала в ночном заведении с какой-нибудь 30-минутной программой. И не секрет, что в каждом городе найдется 500 армян, поэтому на этих концертах были полные залы.

И вот однажды с нами связались, скажем так, представители КВНа и сказали: «Ребята, вы не имеете право зарабатывать деньги под брендом КВН и не делиться с нами». А мы же ответили: «Вы же нас по телевизору не показываете? Мы же не играем в высшей лиге? Почему мы должны с вами делиться?»

Видимо, такой ответ их сильно оскорбил. И поэтому, когда уже в составе этой команды КВН мы поехали на фестиваль в Сочи и уже вошли в двадцатку лучших коллективов из 1000, объявились эти люди и сказали: «Ребята, вы вообще в черном списке, вы не будете играть в КВН, потому что мы вам запрещаем это. И вы с нами не делились».

Я понимаю, как это страшно звучит, что кто-то должен с кем-то делиться в этой студенческой, невероятной игре. Но это взрослая жизнь, это тоже бизнес. То есть, наверное, мы тогда были наивны и не понимали, что действительно не имеем права использовать этот бренд. Но что было, то было.

И с другой стороны я опять же очень благодарен, что нас тогда выгнали из КВНа, потому что возможно, я бы продолжил играть, понимаете? А когда нам дали от ворот поворот, стало понятно, что это все. Ну вот теперь надо заниматься только кино, потому что я же играл и параллельно учился. Нужно было на что-то жить. И когда учеба закончилась, и нас выгнали из КВНа, я и зафиксировался на режиссуре. Вот так мы и стали опять же писать сценарии, предлагать себя и так далее. Но это тоже заняло какое-то количество сложных лет.

— Какие из своих фильмов вы бы могли порекомендовать нашим читателям?

— Знаете, мне очень нравится дилогия «Мамы»: (фильмы «Мамы» и «С новым годом, мамы»), которую мы сняли. Мне очень нравятся картины «Землетрясение», «Не прощеный», сериал «Чикатило», фильм «Ограбление по-американски» с Эдрианом Броуди. А еще мне очень симпатичен «Служебный роман. Наше время» — ремейк одноименной советской комедии со Светой Ходченковой и с Владимиром Зеленским.

Этот фильм меня сделал, потому что мой дебют прошел довольно незамеченно. И с точки зрения кинематографа он не был сильным, а вот «Служебный роман» просто стал очень популярным и сделал тогда хорошую кассу. И, соответственно, обо мне стали говорить, меня начали везде приглашать, и на этом фоне мы с братом организовали свою собственную компанию. В нас увидели людей, которые могут совместить творчество и бизнес. Поэтому я и очень благодарен этому фильму.

Из спродюсированных мне нравятся «Чемпионы», «Манюня», сериал «Предпоследняя инстанция». Да на самом деле, знаете, хитов предостаточно. То есть, в принципе из 50 фильмов я считаю, что 15-20 добротных картин точно есть. И как мне кажется, это хорошая статистика, потому что, чтобы вы понимали, в год, даже в России (вместе с сериалами) снимается около трехсот фильмов. И, наверное, мы с вами знаем 10-15 фильмов, которые нам действительно симпатины.

Поэтому в процентном соотношении, на мой взгляд, это хороший результат. Просто я всегда привожу пример, что и в Соединенных Штатах вообще снимается больше 1000 фильмов в год. До нас с вами доходит максимум 100, и поэтому складывается такое ощущение, что Голливуд великий, а мы — нет. То есть, хорошее и плохое есть везде.

Просто существует стереотип, что российское кино намного хуже, но это давно не так. Последние пять-шесть лет Россия совершила очень серьезный прорыв в плане контента.

— Вы гордитесь тем, что в фильме «Служебный роман. Наше время» сняли будущего президента Украины Владимира Зеленского?

— Мы же тогда не знали, что он будет президентом, ни у кого и мыслей таких не возникало. И у него самого этих мыслей не было, потому что в то время Владимиру, наверное, было 33-34 года. То есть, он был даже младше меня сегодняшнего.

В целом у меня потрясающие воспоминания о тех съемках. Я вам скажу больше, что он меня очень защищал и очень хорошо ко мне относился. Когда обсуждалось, что это большая, сложная картина, все-таки ремейк такого культового фильма, и потянет ли Сарик, Володя был одним из тех, кто говорил, что да. Он был на моей стороне, за что я по-человечески до сих пор ему очень благодарен. В принципе эта картина состоялась, потому что он в ней участвовал.

Сначала мы провели кастинги. А потом, когда вдруг выяснилось, что у продюсеров нет денег, Владимир и «95 квартал» присоединились к картине, и, насколько я помню, даже инвестировали в нее. В целом я вообще очень рад, что такое кино было в моей жизни, и что я его помню.

Тогда мы очень хорошо дружили, общались. Логично, что, когда люди становятся президентами, они, наверное, перестают отвечать в вацап, поэтому я к этому отношусь с пониманием.

— Как вам работалось с Владимиром Зеленским?

— Он же в творчестве всю жизнь. Еще в 1996 году, когда мне было 12 лет, он уже играл за культовую команду КВН «Кривой рог транзит». Владимир – потрясающий комик, а еще он очень чуткий и человечный. Поэтому мне было очень комфортно.

Владимир не их тех артистов, которые убегают в вагончик, либо после второго дубля говорят, что надо отдохнуть и не знают текст. Ну просто разные попадаются. Поэтому остались только самые лучшие впечатления.

Однако с 2014 года все общение прекратилось, поэтому тут я уже рассказываю свои старые воспоминания. Но, может, что-то изменилось, понимаете?

— Давайте поговорим об одном из самых последних ваших фильмов – «Ресторан по понятиям»…

— Вы знаете, этой идее на самом деле очень много лет. Когда-то давно мы хотели делать из нее полнометражное кино. У нас не было сценария, нам просто нравилась история о перевоспитании через непонимание мира. Она рассказывает о людях, которые не созданы, чтобы жить в цивилизованном мире, потому что какое-то время они сидели в местах не столь отдаленных.

Но потом они понемножку трансформируются и становятся, ну, скажем так, такими же людьми. Но тогда нас остановило то, что один из наших продюсеров сказал нам: «Ребят, ну, никто не пойдет в кино смотреть на заключенных, никому это неинтересно, никто не захочет провести субботний вечер в такой компании». Тогда такое объяснение нас убедило.

Но вот когда в нашей стране уже произошел бум платформ, мы поняли, что этот проект имеет право быть в качестве сериала. Потому что нам еще удалось собрать таких замечательных артистов, которые ассоциировались именно с этим жанром, что было принципиально для нас.

Условно Сычев играл в «Бумере», Дюжев и Вдовиченков – в «Бригаде», а Кокорин в «9 роте». То есть они все были в таких мужских фильмах. И когда сложился такой кастинг, ну грех, не спродюсировать такой сериал.

Возможно, по манере общения и образу жизни герои кажутся отрицательными, но, когда вы посмотрите картину, вы убедитесь, что на самом деле это история дружбы, любви, взаимовыручки. И в реальности это очень трогательная вещь.

— С какими сложностями столкнулись при съемках этого фильма?

— Самое сложное в съемках, к счастью или к сожалению, — это объем материала, потому что вам всегда нужно снимать большое количество часов за день. Те времена, когда люди снимали по две минуты в день, уже в прошлом. Сегодня такого нет даже в Голливуде. Как правило, мы снимаем большие объемы, поэтому и нам, и артистам сложно. Но у нас все профессионалы, замечательные артисты.

В огромном павильоне мы построили декорации, ресторан полностью придуман нами и создан практически с нуля. Наш режиссер и художник Давид Дадунашвили сделал все очень филигранно, он все очень хорошо прочувствовал. Всегда сложно снимать что-то в одном пространстве, потому что там мы находимся 90% времени. И в этом тоже есть своя уникальность — то, что мы практически не выходим из ресторана и при этом на это интересно смотреть.

Мы специально задавались целью делать все в ресторане, потому что это часть концепции. Но у нас, конечно, были какие-то стены.

Но, на мой взгляд, ребята сами кайфовали от того, что они делают, волновались. Мы долго репетировали. Вот Володя Вдовиченко, надо отдать ему должное, говорил: «Ребята, давайте еще что-то поищем. Мы должны сделать все хорошо, потому что люди ждут» И мое глубочайшее уважение людям, которые стремятся сделать все хорошо. Поэтому я думаю, что там все на своих местах.

Кино- это вообще одна большая сложность. Когда меня спрашивают: «А что в нем сложного?», я отвечаю: «Все сложно». Потому что каждый съемочный день 80 человек должны работать слаженно, чтобы ничего из этого механизма не выпало. Потому что, если что-то выпадает, то это значит, что вы не успели что-то снять. А переснять вам вряд ли уже дадут, потому что на это уже не останется денег. И поэтому тут, слава богу, такого не было. Вроде как все сложилось.

— Давайте поговорим про ваш фильм «Мамы»…

— Вы знаете, «Мамы» — это удивительная вещь. И я очень даже хорошо помню, как мы придумали идею, и ночью я написал своему сопродюсеру письмо: «Слушай, есть киноальманахи «Париж, я люблю тебя», «Нью-Йорк, я люблю тебя», давай сделаем киноальманах «Мама, я люблю тебя». Ну, то есть, делаем много историй про маму, потому что у всех есть мамы, и этой работой хочется сказать им

«спасибо». И своей маме, конечно, тоже. А он в ответ написал мне: «Ну а что мы будем повторяться? Давай назовем просто «Мамы».

Вот это я очень хорошо помню, потом мы уже собрали коллектив авторов, режиссеров и стали снимать этот киноальманах. С этим фильмом связано очень глубокое чувство. Ведь после просмотра зрители плакали и благодарили нас. Многие люди до сих пор мне по «Мамам» пишут письма. Например, кто-то признался, что вот, я не общался с мамой два года, а после фильма позвонил ей.

Это та часть искусства, которая создана для того, чтобы помогать человеку. Есть искусство, которое просто должно развлекать, а есть то, которое лечит каким-то образом. Это как терапия — человек пришел, посмотрел, что-то выплакал и сделал выводы. А потом поцеловал своего ребенка, отвез маме цветы и так далее.

Я думаю, что вот этим мне этот контент и дорог, что он сделал чью-то жизнь лучше. Моя мама, конечно же, была на премьере. Мама моя плакала. Ну вы поймите, ей нравится все, что я делаю. А я же считаю свою маму самым лучшим критиком, потому что она, как истинная мать, всегда довольна. Поэтому тут я просто посмотрел на реакции других людей и понял, что кино получилось.

— Вы гордитесь номинацией на «Оскар» за фильм «Землетрясение»?

— Безусловно, я горжусь тем, что Армения выбрала этот фильм и отправила его на «Оскар». Потому что это логично, ведь землетрясение произошло в Армении, хоть и тогда в Советском Союзе. Каждый год, 7 декабря, в дату землетрясения мне пишут 1000 людей. Это кино словно стало живым памятником этого события, потому что тот момент стали забывать. А это мои воспоминания из детства.

Когда началось землетрясение, мне как раз было четыре годика, и я находился в детском саду. Как я уже говорил ранее, моя мама работала воспитателем в том садике, куда я ходил.

Так вот, я помню, как стали вылетать окна, чуть-чуть шататься стены. Мы тогда были в Ереване, да не в Ленинакане, где произошло землетрясение, и все вместе выбежали на улицу. Некоторых детей даже растоптали, в том плане, что дети постарше просто наступали на них и прочее. И все эти события отложились у меня в памяти.

Я вот прямо помню лестницы, бегущих детей, помню практически весь двор. А еще рядом была школа, где как раз учились мои братья. Тогда всю страну охватила паника. Ведь в соседнем городе под завалами осталось 25000 человек, было ранено около 15 000 жителей.

Это очень мощная трагедия, а в масштабах страны, где живет два миллиона человек, — практически катастрофа, это 10% населения. Поэтому в своем фильме мы отдали дань уважения и трагедии, и народу. И слава Богу, что кино получилось и с точки зрения искусства. Потому что, если бы не получилось, я уверен, что как армянин был бы персоной нон грата, потому что слишком высокие требования.

— Почему?

— Как я уже говорил, было много раненых, многие остались без крова и уезжали из Армении. И даже вот в Казахстан, где я жил, приезжали семьи из Ленинакана, жертвы землетрясения. Практически у каждого армянина есть товарищ, просто знакомый, который прошел через эту трагедию. Например, отец моего друга возглавлял там некую спасательную операцию. Мать работала в больнице, куда привозили и детей. Один артист прямо на завалах разыгрывал для юных зрителей спектакли. Чтобы местные жители могли пережить этот апокалипсис…

В фильме собрано очень много историй реальных людей. То есть, там нет и вымысла как такового.

Поэтому первую премьеру мы сделали в Ленинакане, сегодня этот город называется Гюмри. Понятное дело, что люди рыдали. Один человек даже упал в обморок, потому что они все это помнят. И люди говорили, что все показано настолько правдоподобно, что они как будто бы перенеслись в то время.

Конечно, невозможно сделать такое кино, не поговорив с очевидцами, поэтому мы встречались с представителями МЧС, с теми, кто непосредственно был под завалами. И люди рассказывали нам свои истории. Я специально ездил в этот город несколько раз и прямо скупал какую-то литературу, общался в книжных магазинах. Литературы, рассказывающей о трагедии, становится все меньше и меньше, потому что люди стараются начать новую жизнь. Неудивительно, что материал мы собирали по крупицам.

Если вы видели фильм, то, наверное, помните, что в конце есть документальная хроника. Мы просто показываем, насколько четко мы воссоздали реальные кадры. То есть, я боялся излишней художественности. Знаете, бывает, что режиссеры любят делать на этом акцент. И в «Землетрясении», и в «Непрощенном», и в «Чикатило» я от этого отходил. Мне было важно, чтобы все было приближено к реальности, заземлено. Мне кажется, что на самом деле в этом основа успеха этих фильмов. Это очень скрупулезный подход, и в то же время минимизированная нереальность, скажем так.

— Почему вы решились на экранизацию трагедии Виталия Калоева в фильме «Непрощенный»?

— Во-первых, я человек, у которого двое детей, во-вторых, вырос в армянской семье, можно сказать, все-равно под неким общим словом «кавказской», и в-третьих, мне вообще очень близка любая тема справедливости. К поступку Калоева можно относиться по-разному, но в первую очередь, это история маленького человека, который встает на путь борьбы. А эта вечная тема в России и в литературе, и в кино. Фильм «Брат» — это тоже история маленького человека, который борется за справедливость. Мы знаем еще немало таких кинокартин.

Я посмотрел документальный фильм о трагедии Калоева, и эта история попала в меня. У меня есть друзья из Осетии, которые живут в Москве, и я искал встречи с ними больше года. Сам Виталий не планировал ни с кем встречаться, потому что вообще не хотел, чтобы о нем делали кино. Нот я попросил у него разрешения, сказал: «Обещаю, что мы не опорочим честь вашей семьи. Я хорошо понимаю, какие вещи имеют значения». И он ответил: «Вы можете делать кино, я вас не держу за руку»

Уже после выхода фильма на одном фестивале нам вручили три награды, и туда приехал Виталий со всеми родственниками, человек сорок было.

Вы знаете, это невероятное чувство, я его помню до сих пор, когда ты вдруг смотришь кино о человеке, а он в это время сидит в зале. Помню, что думал про себя: «Господи не, дай бог, если что-то не так, либо же фильм просто не понравится». У меня даже мелькнула мысль, что меня могут убить прямо там.

Но когда фильм закончился, Виталий отвел меня в сторону, пожал мне руку и даже сказал очень трогательную вещь, которую я запомнил на всю жизнь. Он сказал: «Пусть все дети попадут в рай, если он существует». Поэтому для меня это личное кино, потому что ты не рассказываешь просто некую историю про какого-то человека, которого ты не знаешь. Эти люди уже рядом с тобой.

Когда у Виталия в новом браке родилось двое детей, я считаю, что Господь вернул. Он меня пригласил на их годовщину, я ездил к ним на праздник во Владикавказ. Слава Богу, все у него сложилось максимально удачно.

— А как вы сами относитесь к его поступку?

— Безусловно, я не одобряю убийство. Странно, если бы было наоборот. Но я все- таки считаю, что человек имеет право на справедливость, на борьбу. И я воспринимаю эту историю как столкновение разных менталитетов, Востока и Запада. Потому что это история, в которой все правы, и все одновременно не правы. То есть, она уникальна тем, что в ней нет очевидных героев, потому что, по мнению условно западного человека, диспетчера и представителя страховой службы, — сотрудник понес наказание, ему выписали штраф, он отстранен, типа, что вам еще надо?

А вот по мнению человека, живущего на постсоветском пространстве, этого недостаточно. Виталий просто хотел, чтобы у него попросили прощения. Для него было важно, что человек, если не осознает степень того, что он совершил, то пусть хотя бы извинится.

Потому что диспетчер действительно ошибся. И в тот момент, когда он выбил фотографии детей Виталия из его рук, соответственно, понятно, что это уже началось состояние аффекта. Поэтому я, безусловно, не одобряю преступление. Но как отец скажу вам честно, я понимаю, что такое любить своего ребенка и думать о том, что если с ним что-то случится… Ну, скажем так, не быть в стороне.

— Почему эту роль вы дали Дмитрию Нагиеву, ведь он комедийный актер?

— Вы знаете, это тоже касается определенного чувство справедливости. Я, допустим, никогда не понимал, почему наша страна немножко схожа с Индией, либо с Китаем, где человек, один раз сыгравший злодея, делает это всю жизнь. Когда человек — комедийный артист, он всю жизнь снимается в комедиях. То есть, у нас очень любят эти ярлыки, в отличие от Голливуда, где Джеймс Франко может играть в «Ананасовом экспрессе», а потом получить «Золотой глобус» за некий другой драматический фильм. То же самое у Джима Керри и Билла Мюррея.

В 1998 году я посмотрел фильм «Чистилище» с Нагиевым режиссера Александра Невзорова. И он остался в моем сознании как очень большой артист. И я не понимал, почему его не снимают, ведь у него огромный драматический потенциал. И когда я выслал Дмитрию сценарий, он написал мне ночью: «Сарик, я плачу». Потом мы встретились, стали все обсуждать и поняли, что мы хотим это делать. И зритель тоже хотел увидеть Нагиева не Нагиевым, понимаете?

То есть, он подтвердил это тем, что пришел в кинотеатры, и фильм постоянно показывают, и у него всегда большие рейтинги. Я о том, что зритель тоже ждет от артистов определенных перемен, ему тоже не нравится, что актер как будто бы постоянно ходит в одном костюме.

Просто, к сожалению, бизнес ли, рынок ли устроены так, что мы, продюсеры и те, кто над нами, зачастую не позволяем артистам перевоплощаться, потому что нам кажется, что зритель любит его вот таким, пусть он будет таким. Но нужно рушить эти стереотипы, поэтому я и «Гудбай Америку» сделал с ним, там у Дмитрия тоже драматическая роль. Мелодраматическая, скажем так. Ну а Чикатило тем более, вы знаете.

— Почему Галустян отсудил у вас права на «Непрощенного»?

— Вы знаете, это на самом деле немножко дезинформация, потому что об этом написал Телеграм-канал. Все напечатали эту новость и как обычно никто не перепроверил. История такая, что мы со своими партнерами, скажем так, делили имущество. Часть фильмов осталось за нашей кинокомпанией, а другая — за кинокомпанией партнеров. А дело в том, что в состав учредителей той компании входил Миша Галустян, он в доле. Они близкие друзья и после этого появилась новость, как будто бы Миша что-то у нас отобрал, хотя он даже не в курсе был. Ну то есть, это оказалось настолько неожиданно для всех, что из этого попытались сделать какой-то скандал.

То есть, вообще не было никаких скандальных ситуаций и ругани. И мы с ним очень хорошо общаемся. Просто, когда информацию публикует мощный Телеграм-канал, даже своим постом в Инстаграме ты уже просто не способен остановить эту волну новостей, поэтому просто молчишь. Суд – это официальная процедура. И если бы мы обратились в судебные инстанции, то это все было бы не на уровне Телеграм канала, поэтому это все абсолютно мирно. Последние два года часть фильмов мы отдали бывшим партнерам.

— Как решились на экранизацию историю о маньяке Чикатило, и почему снова же пригласили Дмитрия Нагиева?

— Ну, потому что у меня с Нагиевым сложилась определенная история успеха, что для меня очень важно. Я всегда ему говорю: «Спасибо, Дима, ты часть моего успеха. Причем, мне кажется, что большая часть». Однажды, когда я приехал к нему в гости, Дмитрий спросил меня, что я снимаю. Я ответил, что «Чикатило» и сказал, что хотел бы пригласить его на роль следователя, которую в итоге сыграл Константин Лавроненко. А потом прошло несколько дней. И я понял, что он не очень «горит» играть следователя.

Я даже создал в фотошопе картинку: надел Дмитрию очки, морщинки сделал и так далее, чтобы доказать, что он будет смотреться очень органично в этом образе и не будет похож на Дмитрия Нагиева. А потом я сказал Диме: «Ну, рассмотри себя на роль Чикатило».

Дмитрий, как он любит говорить в интервью, походил по комнате из одного угла в другой и в итоге сказал: «Да». Вы же понимаете, что это был вызов для нас обоих. Для меня он заключался в том, чтобы снять кино про нехорошего человека, а для него — сыграть этого человека так, чтобы вызвать максимальное презрение к этому герою. То есть, перед нами стояла задача сделать Чикатило таким, что бы он ни на секунду не вызывал жалость или симпатию, чтобы это была конченная мразь.

Мы даже анализировали голливудские попытки делать фильмы про этого маньяка. Они пытались его очеловечить, показать, что КГБ заставило его убивать людей. И мы сказали, что «нет», это ни в коем случае. Мразь есть мразь. Поэтому и Дима его очень даже по животному играет, а вот эти показанные им слюни и постоянно мокрые губы создают ощущение мерзости.

На онлайн-платформе, где показывался фильм, невероятные рекорды, благодаря чему я понимаю, что мы сделали правильно. И самое важное, что мы скрупулезно отнеслись к роли, потому что Дима пересматривал и хронику, хотя, конечно же, он всегда говорит, что он этого не делал. Но он смотрел…

Обратите внимание на ужимки персонажа, на его манеру поведения в зале суда. Она кажется чуть-чуть гипертрофированной, как будто бы он в наигрыше, а это Чикатило реально так себя вел. У него вообще была очень странная манера существования…

А почему именно история Чикатило? Во-первых, есть истории, о которых не нужно стесняться говорить. Например, колумбийцы же не стесняются рассказывать про Эскобара, который убивал по 1600 человек в год. Понимаете, ни один Чикатило рядом не стоит. Или же мы вспомнили фильмы «7», «Молчание ягнят», того же «Джокера». И только у нас люди любят говорить: «Ой, ой, ой, да как же так, сейчас же вырастут маньяки». Маньяки растут, не от кино, поверьте мне.

Во-первых, там возрастной ценз 18 плюс, во-вторых, мы же все в детстве смотрели фильмы с перестрелками, и с погонями, и с сексом, но ни насильниками, ни убийцами не стали. Личность формируют совершенно другие вещи: семья, общество и много чего еще. Поэтому мне в принципе интересна история, почему человека не могли поймать на протяжении 13 лет. К тому же это один из самых известных серийных убийц.

И кроме того, мне писало очень много народу, люди признавались, что они даже кое- какие фрагменты, безусловно, не страшные, показывают своим детям. Мол, посмотри — зло не приходит с косой или в костюме пирата. Зло — это обычный человек, который может сказать тебе, что у него есть дома собачка, конфетка, жвачка. Потому что поменялось же всего лишь форма.

Сегодня, к примеру, вы возможно, не обманите ребенка конфеткой, но наверно можете обмануть его айфоном, либо PlayStation и так далее. Я к вопросу о том, что это имеет не только художественную, но и моральную ценность. То есть, очень много людей, если смотреть на это с правильного угла, — это определенно обучающий контент. Как нужно вести себя в обществе и как распознавать в какой-то степени зло.

— Вас нередко критикуют за фильмы. Как относитесь к критике?

— Вы знаете, когда много работаешь, не всегда есть время ее читать. Иногда какие-то вещи просто доходят до меня, потому что я существую в Интернете. И если что, то гиперважные люди мне сами что-то скидывают. Но в целом, знаете, я мыслю такой категорией, что условно, когда твой сериал посмотрело 15 миллионов человек, и, к примеру, у вас одна или две отрицательные рецензии, то мы же с вами понимаем, что, это даже не то, чтобы один процент от 15 миллионов, это ноль целых там какая-то сотая.

Наверное, на самом деле это даже статистическая погрешность. Поэтому в целом я понимаю, как важно мнение аудитории, что зрителю понравилось, и он ждет продолжения. Да, если сейчас говорить про того же «Чикатило», либо же о каком-то другом контенте, я все равно мерю категориями зрительского успеха, то есть, смотрю хэштеги в Инстаграме. Потому что очень многие люди указывают их.

И исходя из этого, по хэштегам, ты идешь и читаешь людей, которые не работают в кино, а являются простыми зрителями. А когда я вижу простые отзывы, меня это всегда успокаивает, потому что зачастую они всегда позитивные.

Что касается критики профессиональной прессы, то я не скрываю, что ее много. Хотя последние пять-шесть лет стало намного меньше, может быть, как раз — таки, начиная с того же «Землетрясения».

Но вот раньше это была какая-то очень большая куча негатива именно со стороны кинематографического сообщества. Но вы знаете, я такие вещи связываю во многом с тем, что мы живем в стране, в которой успех не приветствуется. То есть, это в Штатах человек становится успешным именно тогда, когда много работает.

У него появляются и мастер-классы, и люди хотят услышать, как он чего-то добился. А у нас же зачастую происходит обратный процесс, люди начинают искать много причин, почему человек недостоин успеха. Например, когда женщины добиваются больших результатов, про них говорят, что она насосали, про мужчину — что он украл и много чего.

То есть, это какой-то классический абьюз, который вообще есть на всем постсоветском пространстве. Просто важно к этому правильно относиться. А если читать каждую плохую рецензию и воспринимать близко к сердцу, то в принципе можно умереть – это первое. А второе — 90% этих рецензий пишут те, кто контент не смотрел. Это я часто понимаю, когда я их читаю.

Такой критик просто хочет быть модным, хочет ругать, чтобы в кругу своих друзей ему сказали: «О, ты тоже не любишь Сарика, класс, и я его не люблю». И понимаете, я уже достаточно взрослый, чтобы обижаться на это. Конечно, лет в 13-14, когда я прочитал какой-то первый негативный отзыв, я подумал: «Ну как? Вы же смеялись? Фильм вам понравился?»

Но сегодня я отношусь к этому как к определенной части жизни, где есть и хорошее, и плохое. Как в течение дня, вы же не бываете, всегда счастливы. Вы иногда просыпаетесь в хорошем настроении, иногда в плохом, порой в течении дня оно меняется. Это все точно так же работает, это часть профессии. Причем любой — всем нравиться невозможно. Самое важное — нравиться зрителю. Вот это для меня и есть самая важная категория.

— Почему вы решили записать видеообращение к Юрию Дудю?

— Нет, меня там ничего не задело. Просто история была в том, что в своих интервью он уже упоминал меня какой-то N-й раз. И я просто даже уже удивился, думаю: «А что не так-то?»

Ну как бы, потому что, по большому счету, мы с ним не знакомы, он меня не знает. Я думаю: «Почему он прицепился ко мне?» И если вы помните мое шуточное видеообращение, я говорю там: «Ну позовите меня на интервью, зачем обсуждать меня с другими людьми, если меня можно обсудить со мной? Я же не живу в какой-то другой стране или еще что-то, я рядом, скорее всего, даже может быть, на соседней улице». На что реакции не последовало. Потом даже спустя время до него дозвонился один наш общий знакомый пиар-менеджер. И Юрий сказал: «Да, да, да, обязательно, обязательно. Мы обязательно поговорим с Сариком» и в итоге так и слился, на связь не вышел.

Причем я откровенно заявлял, что готов разговаривать на любые вопросы, готов ответить. Но, вы знаете, я думаю, что это все устроено таким образом, что если я приду к нему на интервью, и к его сожалению, скорее всего, буду выглядеть приличным человеком, то это немножечко, может быть, даже поставит под сомнение его компетентность.

Поэтому я думаю, что Юрию этого не нужно. Ну, либо, возможно, я недостаточно популярен, чтобы прийти к нему на интервью, и он понимает, что я, наверное, не дам достаточное количество просмотров. То есть, я ко всему отношусь с пониманием. Я просто не понимаю, к чему это: по делу и без дела меня упоминать? Но, честно, в глобальном смысле мне все равно, то есть, это его какая-то личная боль. Но я у него женщину не уводил и не знаю, что произошло.

— А можете в следующем фильме показать прототип Дудя? Человек-критикан?

— Да, я вас спрашиваю, это заигрывание? Опыт показал, что обо всех этих заигрываниях и нюансах знает очень ограниченное количество людей. Поскольку мы живем в Москве и нас окружают творческие личности, нам кажется, что все вокруг все это знают.

А когда ты выходишь в мир людей, которые просто нажимают на кнопку «play» и смотрят контент, они же даже не знают, кто, что снял, откуда это? Ну, то есть, и теперь что? Поэтому отвечать Юрию на полном серьезе — это борьба с ветряными мельницами. И если выйти в какую-то контру, большинство людей даже не поймут, что произошло.

— В каких отношениях вы сейчас с уже бывшей женой Аленой?

— У нас все в порядке. Двое общих детей соответственно. Я как папа уделяю им максимум внимания, присутствую в их жизни. Сыновья очень сильно любят меня и никаких преград в общении мне не создается.

Все живут с пониманием всего, слава богу, у всех все сложилось. И каждый счастлив на своем фронте. Самое важное — что дети спокойные и о них заботятся. Потому что, иногда, когда видишь, как это происходит у других людей, либо читаешь об этом в СМИ, ужасаешься, что бывшие супруги могут испытывать друг к другу такую неприязнь. Слава богу, что у меня этого нет и все. Все прошло тихо — мирно.

— А что разрушило ваш брак?

— Я не знаю. Мне кажется, что просто ощущение, что жизнь должна быть другой, наверное. Ну это внутренние чувства, тяжело объяснимые, то есть, у этого нет каких-то очень четких понятий. Возможно, это все связано с тем, что творческие люди, они все ищущие и, возможно, свободу в хорошем смысле этого слова, какое-то вдохновение, перемены в жизни. Вот может быть, это. То есть, четко сказать, что мне нравилось, а что – нет, не совсем правильно. И даже не хочется сочинять каких-то вещей.

— Расскажите, пожалуйста, о своих детях.

— У меня двое детей. Одному – Марку – буквально через неделю исполняется 9 лет, другому – Мартину — 8 февраля будет 5 лет. Хорошие, воспитанные, симпатичные, красивые дети, стесняться мне нечего. Один играет в футбол, учит испанский, английский, старается учиться хорошо, но, конечно же, через боль -приходится заставлять. Как, видимо, и многие нынешние дети, Марк любит компьютерные игры и увлекается «Роблексом» и «Майнкрафтом».

Но опять же очень надеюсь, что это не проблема, потому что в детстве я бы тоже за «Сегу» или за «Нинтендо» душу дьяволу продал, но, слава Богу, что достаточно всяких увлечений. Ну и в большой теннис играет. То есть неделя занята так, что на телефон, конечно же, есть время, но очень разумное.

А младшему никакой телефон не нужен, ничего не нужно. Мартин постоянно что-то лепит, строит, рисует, общается, очень харизматичный мальчик. Вот, кстати, так сын был назван в честь моего любимого режиссера Мартина Скорсезе. Не самое распространенное в России имя, но в принципе понятное во всем мире. Я осознанно называл детей международными именами, чтобы никто в будущем не страдал, выговаривая их имена. Потому что меня зовут Сарик, и я прошел очень много вариаций своего имени. Поэтому я думаю, что не нужно усложнять детям жизнь.

— Как вы думаете, они гордятся папой?

— Вы знаете, младшему-то еще все равно, в пять лет вы же не очень понимаете, что такое кино, и как оно снимается. А вот старший — уже да, вот он посмотрел всю «Манюню» и спросил: «Папа это все ты?» Я говорю: «Ну, сыночек, фильм же сделан по книге, а я его просто спродюсировал». Потом Марк посмотрел «Робо», и это его настольный фильм, он его очень любит. Он знает про «Чикатило», про «Непрощенного». Но я ему сам сказал: «Сыночек, тебе еще рано, ты успеешь. А вот когда придет время, я тебе все покажу».

Но мы с ним вместе ходим в кино, на мультфильмы и так далее. В глубине души, как любой родитель, конечно, я бы хотел, чтобы мой ребенок занимался творчеством. Какое-то время я думал, что от этого нужно отвадить детей, потому что, ну, мол, это не точная профессия. Ведь ты всегда ждешь звонка, ты не знаешь, как все будет завтра. И многие творческие люди так чувствуют.

Но потом я все- равно понимаю, что это Великая профессия, да и творчество вообще. Каждый фильм — он как новый, это всегда другой коллектив, новые люди. То есть, в этом присутствует какое-то ощущение бурной жизни, какой-то радости. Когда ты видишь людей, даже обеспеченных, но у которых цикличный бизнес, ты понимаешь, что это одно и то же. Мне кажется, они менее счастливы, чем личности, которые занимаются творчеством.

— На какой стадии сейчас ваши отношения с вашей возлюбленной Лизой Моряк?

— Мы познакомились на съемках фильма «Девушки бывают разные». Это было в Испании, в июне 2018 года. Артистов тогда мы утверждали по самопробам, то есть, когда актеры сами присылают видео. Тогда я еще ничего не знал о Лизе, утвердил ее, и она приехала в Испанию. И вот мы стали близкими друзьями, начали общаться и так далее. А после возвращения в Москву вдруг поняли, что нужны друг другу. То есть, присутствовало удивительное чувство, когда ты понимаешь, что этот человек твой. Ну, наверное, это и называется — любовь.

— Собираетесь жениться?

— Да, почему бы нет. То есть, мы так спокойно об этом говорим, понимаем, что эта бумажка все- равно не самая важная, но в какой-то момент все это очень логично должно произойти. Это нормальное продолжение отношений. Конечно же, мы за то, чтобы все было, ну и все уже давно серьезно. Да, ну чтоб все было намного серьезнее.

— Почему рядом с вашим именем также есть запрос о Киану Ривзе?

— Знаете, на самом деле я и сам задумался об этом, когда прочитал, потому что я знаю про этот запрос. У меня есть ощущение, что я давал интервью такому блогеру, как Жубан. В реальной жизни его зовут Ануар. Это милое интервью висит на YouTube, там у нас 500000 просмотров, даже больше. И в комментариях очень много людей писали Ануару, что он похож на Киану Ривза, отчасти и потому, что у него тогда были такие же длинные волосы. Этакий Казанский Киану Ривз.

И мне кажется, что многие люди, которые не знали, как зовут блогера, но запрашивали интервью, скорее всего, вбивали «Садик Андреасян и Киану Ривз». И Интернет им выдавал, наверное, это интервью, потому что там были комменты на эту тему. Ну это все, что я могу сказать. Потому что я с Киану Ривзом не знаком и пока не предполагается.

Конечно же, как и любое дитя 90х, я люблю этого артиста и не пропускаю фильмы с его участием. А «Джон Уик» мне вообще в принципе так сильно нравится, что я прямо жду выхода продолжения. Ну то есть, мне просто нравится смотреть на этого актера, потому что он замечательный. И к тому же мне еще импонируют жизненные позиции Киану Ривза, о которых пишут в Интернете. В своих интервью он говорит правильные вещи. Мне близко такое его мышление и, наверное, вот этот уровень внутренней свободы. Поэтому — да, почему бы нет.

— А что вы можете сказать про шоу «Что было дальше», в котором принимали участие?

— Вы знаете, я пошел на него в первую очередь лишь по той причине, что его обожает мой средний брат. И когда они меня пригласили, я позвонил брату и говорю: «Слушай, меня на ЧПД позвали», а он отвечает: «Надо идти, это мое любимое шоу. Это очень классно и так далее». Я подумал, ну а чего, пойду я. На тот момент мне казалось, что у меня хорошее чувство юмора, и я смогу отбиваться от ребят, но, когда их стало пять человек, а я один, я уже понял, что нет.

Но я же понимаю, что это шоу, а поскольку у творческих людей проблемы с самоиронией, вы не первые, кто спрашивает у меня о «ЧБД», как будто в моей жизни произошла какая-то трагедия. Ну нет, я же понимал, что иду к веселым ребятам, которые скажут про меня какое-то количество смешных вещей. Поэтому отвечал, как мог, но в целом я вообще не держу на них зла. И причем самое смешное, что какое-то количество аудитории узнает меня по ЧБД.

Недавно, когда я покупал в аэропорту кофе, продавец- азиат говорит мне: «А вы же в ЧБД были, да?» Я ответил, что да. То есть, он даже не знает кто я, чем я занимаюсь, но он смотрит «ЧБД». И я понял, что это тоже определенная аудитория, которую я повеселил, и надеюсь, что сделал счастливыми на некоторое время. Но опять же, больно ли мне или жалею ли я об этом — ни в коем случае. На самом деле я и правда адекватен в этом плане, потому что просто посмотрите, какое огромное количество западных шоу, на которые даже президент Америки приходит на прожарку. И это ок.

То есть, я думаю, что это тоже часть современного мира, когда окружающие становятся проще. И те же соцсети появились не зря, а потому что у людей есть запрос на то, чтобы человек, неважно, режиссер он, президент, кто бы ни был, был им доступен, чтобы с ним можно было поговорить, оставить ему комментарий. Мы, конечно, говорим про разумные вещи, а не про троллинг, поэтому в целом я в принципе вообще не против того, чтобы люди раскрывались, пусть даже и таким образом.

— Что для вас значит Инстаграм?

— Вы удивитесь, но в первую очередь это фотоальбом, и я понял успех Инстаграма. Помните, как в детстве мы приносили в гости семейные альбомы и показывали друг другу фотографии, открывали, говорили: вот это вот я, мы с семьей в Ялте, это мы там, это еще мы там. А когда появился Инстаграм, нам больше не надо носить с собой фотографии. Мы их вешаем и в принципе все наши близкие, либо люди, которым мы не безразличны, знают, кто мы, где мы, как наши дела. И особенно в связи с тем, что мы постоянно меняем телефоны. Честно, я вот не перекачиваю туда-сюда фотографии из телефона в телефон, потому что это, ну, очень сложно и постоянно надо чистить гаджет.

А когда у меня появляется какое-то фото, которым я очень дорожу, я вешаю его в Инстаграм и пишу к нему какой-то текст, иногда даже вообще не соответствующий снимку. Я понимаю, что в любой момент жизни, у меня все равно будет новый телефон, компьютер, где я просто открываю свой Инстаграм и могу погрузиться в свои же воспоминания. Ну и уже только потом это платформа, где я могу высказывать свои мысли, где я могу в принципе гордиться какой-то своей работой, помещать там ее результаты и так далее.

Через Инстаграм я могу проявлять любовь к близким, потому что у меня такое огромное количество родственников. И если с каждым я буду переписываться, то вариантов вообще нет, а благодаря соцсети они видят, что все в порядке. Я точно так же там подписан и на них.

— У меня родственники во всех уголках Земли: от Сакраменто до Кустаная, Еревана, в Торонто, в Германии. Ну, то есть жизнь разбросала всех, как и всех армян. Поэтому это такая жизнь. Но я не преследую цели быть блогером, я помещаю посты не системно. Иногда делаю много, порой мало, а в какое-то время вообще ничего не пощу. То есть, для меня это не предмет заработка. Я всегда шучу, что единственный бартер, который мне достается через Инстаграм – это то, что армяне предлагают мне еду или футболки.

И я удалился из других соцсетей, меня больше нигде нет, потому что у меня не хватает на это сил. Когда я еще был в Фэйсбуке, то подумал: «Господи, а еще мне кажется, что там все злые и друг с другом спорят. Я не хочу этого, в Инстаграме все добрее». И это действительно так, поэтому я и остался только в одной из соцсетей. Кому надо, тот меня найдет.

Жизнь вообще намного прекрасней без других соцсетей. В том же Фэйсбуке сидит какая-то масса очень недовольных людей, будь то политикой, кино или футболом, — там все несчастные. А в Инстаграме больше юмора и добра, поэтому я там.

— Чем закончился ваш конфликт с Лерой Кудрявцевой?

— Там история такая, что я действительно пошел к адвокату, нанял юриста, серьезную компанию. Это делается не для того, чтобы с кем-то судиться, либо же испортить кому-то жизнь, потому что претензия до сих пор не предъявлена, но юрист занимается вопросом. Сам же я не особо погружаюсь в этот процесс.

Все-таки это больше адресовано непосредственно к самой «Новой волне», к организаторам, потому что Лера – это суфлер, она читает текст и могла бы произнести любую фамилию, а не только мою — это ее работа. Поэтому я хоть и вспылил, но сам же видел это.

Мне опять же стали высылать видео подписчики и говорить: «Сарик, мы не понимаем юмор, почему о вас так говорят? Почему они себе это позволяют?» И, возможно, они меня убедили в том, что, наверное, я недостоин того, чтобы обо мне так отзывались, не имея на это основания, понимаете? Потому что у меня очень много успехов и ну не стоит так…

Поэтому если юрист дойдет непосредственно уже до каких-то судебных инстанций, то я думаю, что скорее всего, все закончится, как наши претензии — переговорами и взаимопониманием, что так поступать не стоит. И в принципе она разошлет уведомительное письмо во многие инстанции, что вы не имеете права оскорблять человека. Потому что существует очень большая разница между критикой и оскорблением, понимаете? Просто я пару раз натыкался на оскорбительные анонсы. Выходит, к примеру, у нас «Ресторан по понятиям» и профессиональное издательство пишет: «И вот вновь это ничтожество выпускает фильм».

И ты понимаешь, что так не должно быть, нигде в мире такого нет… Мы же не говорим, что будем судить вас за плохой отзыв. Нет, это не плохой, это оскорбление человека, причем заведомо и так далее. Это все к вопросу о справедливости. Просто Россия в плане права — авторского, человеческого и так далее, очень сильно отстает от всего остального мира. Потому что мы в принципе занимаемся этим, наверное, последние лет 10-15. Когда человек вдруг говорит, «Ну, ребята, вы не можете говорить обо мне все, что вам угодно, все- таки это личное пространство», то нужно к нему прислушиваться.

Потому что система пока только выстраивается. И пусть я буду один из тех людей, кто начнет это выстраивать, чтобы люди понимали, что можно писать, а что – нельзя. Никто же не против, чтобы шутили, мы же были и на ЧБД, господи, и Дудь говорит, и тот говорит. Но везде должна быть мера того, как вы это подаете. Хотя, на мой взгляд, и тот же Дудь перебарщивал. Да, он же не просто задавал вопрос, а делал это чуть-чуть с оскорблением. Мне кажется, что и это нужно пресекать, но я опять же надеюсь, что есть такая вещь, как саморедактура.

Редактируйте то, что вы говорите — при своих родителях, детях, в обществе. Мне кажется, что это нормально, чтобы у публичного человека, будь то Лера, представитель «Новой волны», Юрий Дудь, Антон Долин, была определенная самаредактура, мы как бы не просим многого. Мы не говорим: хвалите нас и любите нас и так далее. Нет, просто это вопрос исключительно простой этики. А то, что я могу иногда выйти из себя и тоже опять что-то сказать — вот это плохо. Надо учиться еще больше себя сдерживать и вообще никак не реагировать.

— А не хотите извиниться перед Лерой, если сами пришли к выводу, что она просто читала?

— Да нет, вы знаете. Опять же это же вопрос в том, что моя учитель в школе говорила: «Я тебе про Фому, ты мне про Ерему». Я ведь не утверждал. Я задал ей вопрос, на этот вопрос нужно было просто ответить. То есть, если бы там была «точка», то это бы означало, что я утверждаю, понимаете? А там был «вопрос», и поэтому вместо того, чтобы ответить на него, сказать: «Знаете, Сарик, это было прописано, я ничего против вас не имею, и я не тварь», Лера пошла по другому пути.

Ну они все, поймите, профессионалы скандалов, то есть, люди этим живут, это часть шоу бизнеса — найти скандал и мутузить его вечно. Поэтому я просто не хочу этим заниматься, я даже и не думал, что это дойдет до какой-то такой степени. То есть, мне достаточно было, как знаете, вот как Виталию Калоеву было достаточно, чтобы просто сказали: «Простите», если бы мне ответили очень честно, в искренней форме. Я не преследовал цели пиариться на конфликте такого рода, я этим вообще не горжусь.

— Однажды был анонс, что вы будете снимать еврейскую историю про Самсона. На какой стадии этот фильм?

— Мы этот проект пока что закрыли. Объясню вам почему. Мы действительно потратили очень много времени на разработку, даже кастинг делали, проводили уже какие-то пробы с артистами. Мерили парики, одежду, что-то даже сшили, но в какой-то момент решили отправить контент на фокус — группы. Что я имею в виду? Вы знаете, что такое фокус — группы? Это когда, допустим, собирают 200 человек и опрашивают, хотят ли они смотреть фильм «Самсон».

Неважно, какого режиссера, производства какой страны и так далее, просто непосредственно тема. И выяснилось, что больше половины людей даже не знают, кто такой Самсон, то есть, многие думали, что речь о Геракле. Другая половина что-то типа вспомнила, что в детской Библии был какой-то Самсон и так далее.

И мы поняли, что на самом деле потратим очень много денег, миллионы долларов и, возможно, мы сделаем контент, который просто не нужен России. О персонаже, о герое, которого не знают. И в итоге мы расстроимся, потеряем много денег в прокате и так далее. И поэтому мы просто решили остановить именно производство «Самсона» вот по таким причинам, потому что это не совсем российская тема. Я думаю, что многие со мной согласятся, что это нам не близко. Понятно, почему нужно смотреть про «Последнего богатыря» или про князя Владимира и непонятно, почему в России вы должны смотреть про Самсона? Ну, может быть, я тоже могу заблуждаться, но вот это то, что к чему мы пришли.

— А с чем был связан запрос «Сарик Андреасян ищет художника»?

— Это великая история. Блин, это было так давно, мне кажется, что лет 6-7 назад. Я честно, искреннее написал в Фэйсбуке, что нам нужен художник. Я не утверждал, что бесплатно, я написал, что оплата будет, но типа в рамках приличия и так далее. Художник был нужен мне, чтобы презентовать концепт-арты. Это такие готовые кадры из фильмов, которые показывают, скажем так, атмосферу кинокартины, ваше видение и так далее. И у меня в Paramount была презентация. То есть, в Америке есть определенные режиссерские кастинги, когда мне высылают сценарий, а я делаю к нему некую художественную аппликацию. Для этого и нанимаются художники. И в итоге я дал это объявление.

И нашелся какой-то блогер, как обычно, который сказал: «Андреасян хочет, чтобы мы работали на него бесплатно, рисовать без денег. Давайте будем отправлять ему писюны». Тогда я еще был в Лос-Анжелесе, ночью лег спать, а у нас же 12 часов времени разница. С утра просыпаюсь, а там, не соврать, мне кажется, писем 300 на почте. Я думаю, что происходит?

Открываю письмо, а там писюны, то есть, не фотографии, а нарисованные. Кто как мог их нарисовал. На самом деле потом я пожалел даже, что их удалил. Мой товарищ сказал: «Дурак, надо было сделать выставку», потому что там были невероятные работы. Например, космическая ракета в виде полового члена. Прям талантливо даже было. Вот и вся история, я удалил эти сообщения, но, как честный человек, все посмотрел и посмеялся. А рисунки в итоге заказал у своего товарища художника.

Эта смешная история тоже к вопросу о том, что, во-первых, у нас в России живут люди с потрясающим чувством юмора, что меня всегда восхищало. То есть, из любой ситуации можно создать юмор. Ну и с другой стороны, может быть, это и мне урок, что если ты профессиональный человек, то зачем ты просишь в Интернете, ищешь художника? Найди его в своей сфере. Как-то вот так на самом деле.

— Какими проектами порадуете поклонников сейчас?

— C 20 января в онлайн кинотеатре «Premier» начался показ сериала «Ресторан по понятиям» о четырех бывших заключенных, которые открыли ресторан. Они знают, что значит хорошие сервис, но начинают обслуживать как привыкли, по-хамски. В итоге эта концепция становится хитом, и в Москве начинает думать, что это просто такой мощный уровень сервиса. Герои становятся популярными, и их жизнь кардинально меняется.

Соответственно, работаю над вторым финальным сезоном «Чикатило», который должен выйти в конце февраля — начале марта. В будущем у нас намечены съемки нескольких сериалов, один из них — это трагическая история. Я уже объявлял об этом в Инстаграме.

Мы купили права на экранизацию книги у Екатерины Мартыновой, которую держал в подземелье скопинский маньяк. Будем снимать по мотивам этой личностной трагедии фильм «Несломленная». А еще работаем над мистическим детективом «Сны». Ну, короче, много всего интересного ждет наших зрителей впереди. Надеюсь, что я вас не разочарую и больше не буду попадать во всякие неприятные приключения.

Смотрите также:

Еще больше интересных роликов на нашем YouTube-канале!