Битва умов: зачем политикам нужна наука
© Михаил Салтыков/коллаж/Ridus.ru
Еврокомиссия, по сути, не признала российскую вакцину «Спутник V», допустив возможность ее использования исключительно на страх и риск отдельных стран ЕС, решившихся на ее применение. В то же самое время использование «оксфордской» вакцины AstraZeneca приостанавливают все новые страны. Таким образом, «зеленый паспорт» ЕС смогут получить в том числе и те, кто привился российской или китайской вакциной, не одобренными Европейским агентством по лекарственным средствам, но свобода въезда для обладателей таких паспортов будет только в те страны, которые признают такую прививку.
Это все политика, скажете вы. И будете правы. Но есть важная деталь: впервые со времен изобретения атомной бомбы политика опирается на науку. И на этот раз речь идет не об оружии.
Еще лет десять назад я спрашивала представителей крупного бизнеса, что их больше всего беспокоит. И всякий раз ответ был: отсутствие специалистов. О кадровом голоде известно давно. Особенно в области высококвалифицированных рабочих специальностей. Но сейчас, похоже, пора задуматься о том, что гораздо хуже дефицита «умных рук» — о дефиците «умных голов».
О том, как меняется отношение к ученым, хорошо следить по фантастике. Вот 60-е годы: в СССР ученые являются главными героями, в США — антигероями, из-за безответственности или злобной любознательности которых происходит катастрофа. Понятно — время ядерной гонки, страх перед наукой, породившей монстра. Постепенно описание ученых меняется: они становятся безобидными чудаками, а затем все чаще приобретают черты изобретательного «ботаника», побеждающего силу разумом. Сегодня фантасты все чаще рисуют ученых «обыкновенным героями»: от них зависит многое, и это нормально.
Однако в бытовом сознании ученый — все еще дармоед, удовлетворяющий свое любопытство за счет честных работяг-налогоплательщиков. Это отражается не только в американском прозвище «яйцеголовые» и отечественном «ботаники», но и в политике. Ученых зовут в эксперты, но их советы редко воплощают в жизнь. И уж совсем редко возлагают на них ответственную миссию по этому воплощению. Главное же — ученые весьма небогаты. Не только в России, но и в Европе и США быть ученым — значит вести пусть размеренную, но довольно скромную жизнь. Хочешь денег — иди в бизнес. Или встань под крыло крупной корпорации.
© imago images/Xinhua/ТАСС
Дело в том, что те же передовые технологии матричной РНК компании Pfizer (на самом деле — немецкой биотехнологической компании BioNTech) разрабатываются уже несколько десятилетий и изначально использовались для разработки лекарств против рака. Водородные двигатели, о которых сейчас заговорили как о реальном прорыве в области декарбонизации, разрабатываются как бы не дольше. Наука — дама неторопливая, результат здесь не только непредсказуем, но и понять, каков он, можно только через много лет. И все эти годы «даму» надо кормить. Вот и стараются все спихнуть эту долю на благотворителей, меценатов, энтузиастов.
Некоторые подвижки произошли, когда ракеты Илона Маска стали подниматься в воздух чуть более чем на несколько секунд. После первого полета космические разработки перестали считаться дорогой игрушкой богатых государств и в сектор потекли деньги инвесторов. Но все же, надо признать, усилия частных ракетостроителей сосредоточены в основном на инженерном отрезке: применить существующие технологии для достижения нужного результата.
С вакцинами ситуация обратная: вдруг стала востребована «чистая» наука. Хотя в области лечения рака были уже некоторые подвижки, все же впервые речь пошла не просто о дорогостоящем научном прорыве, а о массовом, коммерческом применении научных достижений.
Конечно, сюда немедленно ринулись деньги инвесторов — сегодня любая биотехнологическая компания оценивается на фондовом рынке так, как в 90-е оценивали IT-сектор. А еще на науку обратили внимание политики. Оказалось, что с помощью науки снова можно завоевывать влияние и вести политические битвы. Что страны, задыхающиеся в локдауне, могут наплевать на все политические резоны ради возможности вырваться из эпидемической ловушки. И нет никаких причин полагать, что на этом интерес к науке со стороны политиков закончится. Тот же водородный двигатель может оказаться спасением для многих стран мира. Нейросети могут стать политическим оружием.
Это тревожит, но и радует. Конечно, никуда не деться от применения научных достижений во вред. Но даже в этом случае наука лучше оружия. Гонка научных коллективов лучше гонки вооружений. И, кстати, ничуть не дороже.
В этих условиях победителем станет тот, кто успеет создать в своей стране лучшие условия для науки. Не для коммерциализации научных достижений, как это происходит сейчас в США, Японии или Китае, а для науки на прорывных направлениях 21 века. Денег для этого нужно много, но вполне подъемно для многих стран. В конце концов, ученые — люди неприхотливые, баснословных барышей не ждут. Кто первый сообразит, что главное богатство сейчас — не сырье и не люди с коммерческой жилкой, а скромные чудаки в лабораториях, тот, вероятно, через пару десятилетий сможет завоевать любую страну без единого выстрела.
