Петр Федоров: «Если бы я оказался в такой ситуации, как Алексей Маресьев, сразу бы помер»
Режиссер Ренат Давлетьяров десять раз подряд повторил, что герой его фильма — не Алексей Маресьев и снят он не по мотивам «Повести о настоящем человеке» Бориса Полевого. И все-таки куда деваться: сюжет очень похож. Самолет Ил-2, которым управлял пилот Николай Комлев, подбит мессершмиттами и падает в заснеженном лесу. Комлеву предстоит пробраться к своим через местность, кишащую фашистами и волками. Он спасается, но потом ему ампутируют обмороженные ноги, и тем не менее он и с протезами вновь садится за штурвал.
На самом деле подобных историй — когда летчики после ампутации ног продолжали летать — в истории Великой Отечественной войны насчитывается как минимум девять, так что Комлев — собирательный образ (фамилии героев, ставших его прототипами, перечисляются в финальных титрах картины). Но все же именно Маресьев постоянно возникал в разговоре с Петром Федоровым, который очень здорово сыграл в «Летчике» главную роль.
«Без компьютерного мошенничества»
— Вам понравилась картина? — спрашивает Петр.
— Если честно, мне понравились там вы. А фильм можно описать математической формулой: «Повесть о настоящем человеке» плюс «Выживший», минус медведь, плюс волки, плюс фашисты. Ну и немного адаптированный финал из повести Бориса Васильева «В списках не значился». А у вас нет такого ощущения?
— Я стараюсь к этому легко относиться. Столько фильмов снято с момента изобретения кинематографа, что они неизбежно начинают друг друга напоминать. Я сам сейчас начал заниматься режиссурой, у нас это распространено и губит целые профессии. Режиссер монтирует свой фильм под известную музыку из чужого фильма, а потом говорит композитору: «Ну вот, давай напиши мне что-нибудь в этом роде!» И в итоге в кинозале ты слышишь откровенное подражание. Это убивает оригинальность художников. Но, как бы я ни сражался с таким подходом, сам не могу чем-то не вдохновляться. И бывает, что придумываешь какое-то решение, а потом осознаешь, что все равно где-то уже это видел… В случае с «Летчиком» главный вызов был снять сложный постановочный фильм, требующий огромной режиссерской смелости. Без опасности, без попыток совершить подвиг современное кино не работает.
— То есть вас вдохновил замах «Летчика»?
— Конечно. И еще то, как было решено снимать этот фильм — с настоящей техникой времен Великой Отечественной войны, в сложных погодных условиях, на морозе и в снегу, без компьютерного мошенничества. Снимать фильм про Великую Отечественную войну, изображая ее с помощью всяких виртуальных штук, — просто нечестно. Тут надо делать все по-настоящему.
— А если бы вы, Петр Федоров, оказались в такой же ситуации, как летчик Комлев…
— Я бы сдох. Я бы помер, не знаю… Герой картины — не Алексей Маресьев, но я много читал именно про него, даже иногда плакал. Вы знаете, что в мае 2001 года ему исполнилось бы 85 лет, должен был состояться его юбилейный вечер в Театре Российской армии, а он умер буквально за несколько часов до его начала? В его биографии вообще очень много интересного, это был человек с очень большим сердцем. И мне трудно было представить, как он прошел свой путь, описанный потом в «Повести о настоящем человеке». Понятно, что мы на съемочной площадке «играли в игрульки», но даже то, что туда привели настоящих волков, а они страшные, жмутся к земле, а к ним прибегали совсем дикие волки из леса, уже это добавило ощущение опасности. И ты вдруг понимаешь, что природа — это просто смерть для человека, она гибельна. А потом, естественно, примеряешь на себя эту историю и думаешь: «Нет, я бы так не смог».
— А те волки, которых привезли на площадку, были дрессированные?
— Ну как, скверно дрессированные. Они же дрессировке почти не поддаются, поэтому мы их и в цирке не видим в отличие от медведей или тигров. Понятно, что сцена драки постановочная, но когда я убегаю от них в кадре, это убегает не мой герой, это по-настоящему в ужасе бегу я сам.
— Ваш персонаж в какой-то момент обнаруживает во льду вмерзшую, но живую и бьющуюся рыбку, хватает ее и жадно ест.
— Ну да, пришлось ее съесть… Вынужденная мера (смеется). В книге Бориса Полевого Мересьев вообще съел ежа. Но есть ежа в кино было бы как-то странно. Ребята вморозили накануне в лед эту рыбу, потом сказали: ты долби лед, а потом будет монтажная склейка, ты будешь жевать уже другую, мертвую и засоленную. Я спрашивал: «А если я до рыбы все-таки доберусь?» Мне отвечали: «Не беспокойся, не доберешься, она там глубоко». В результате рыба выпала мне в руки с одного удара. Режиссер с другого берега орет мне: «Ешь ее, ешь!» Ну, мерзко, да. Но в принципе для кадра я готов на все.
«А зори здесь тихие…» прочел в 6 лет»
— Какие книги про войну вы читали в детстве?
— Была такая толстая юбилейная книга, изданная в 1985 году, к 40-летию Победы. Мне она в руки попала, когда мне было лет шесть, то есть году в 1988-м или 1989-м. И там было собрано много повестей: и Борис Васильев, и Виктор Астафьев… Даже не могу понять, как мне в шесть лет все это так заходило, но я читал все подряд, запоем. Я вообще много читал. Сейчас думал, что подарить своему крестнику на шестилетие. Решил подарить книги, которые любил в детстве сам, — купил «Остров сокровищ», «Маленького принца», «Тома Сойера»…
— И «А зори здесь тихие…»?
— Нет, ну тут я уже решил его пока чуть-чуть поберечь. Но сам я был от этой книги под огромным детским впечатлением. Я несколько месяцев переживал из-за того, что их всех убили. А потом «Сотникова» Василя Быкова прочитал, а потом за Астафьева взялся… Кстати, «Повесть о настоящем человеке» Полевого я прочитал сильно позже и после Астафьева не был впечатлен.
У меня, наверное, уже стояла прививка настоящей военной литературой, после нее пропагандистская книга идет с большим скрипом. Тем более была еще опера Прокофьева по «Повести о настоящем человеке» с этими текстами арий: «Мама, мама, зачем теперь носки?..» Я все думал: бедный ты парень, что для тебя было труднее — 18 дней ползти по лесу или потом слушать эту оперу, отрабатывать всю сталинскую программу по пиару героизма?
— Мне доводилось слышать мнение, что вам на пятки уже наступают молодые актеры вроде Юрия Борисова или Александра Кузнецова. У вас нет актерской ревности?
— Это просто новое поколение, новая волна. Другой вопрос, что из всего поколения опять выделяется всего несколько человек — вроде того же Юры Борисова, у которого было пять фильмов на последнем «Кинотавре». А где его актеры-ровесники — непонятно… Я очень радуюсь здоровой конкуренции, которой в нашем мире все меньше. И за молодых актеров я очень рад, у меня нет зависти, разве что какой-то спортивный азарт — но он должен скорее вдохновлять.
— Вы сказали, что сейчас пробуете себя в качестве режиссера и сценариста.
— Для актера возраст в районе сорока — прекрасный период, не случайно в этом возрасте Джордж Клуни, Брэд Питт и многие другие начали становиться режиссерами или продюсерами, искать материал, сами себя снимать, делать с собой революционные вещи… Кто другой запустил бы их в эти эксперименты? И для меня сейчас начинается самое интересное, самое опасное, самое сложное, самое честное — или самое лживое.
Мне хочется делать хорошее зрительское кино — и при этом авторское, с правильными смыслами. Раньше я снимал короткометражные фильмы, сейчас хотел снять полный метр, но в итоге будет сериал для одной из центральных платформ. Пока не могу о нем говорить, но это будет рассказ о современных людях, которые ищут сами себя.
Самоидентификация — сложная и опасная вещь, и у меня ощущение, что сейчас мы словно запрещены сами себе: российское зрительское кино почти не говорит со зрителем о современности. А из-за того, что рынок переполнен заказами на исторические картины, мы начинаем невольно искать себя в людях из прошлого.
— «Аванпост» в прошлом году был очень популярен во Франции, «Спутник» выстрелил в США. Вам не поступало после этого предложений сниматься в иностранных фильмах?
— Ну, периодически что-то бывает, но в данный момент — не могу похвастаться. К тому же у меня нет амбиций куда-то сбегать.
— А всемирная слава?
— Нет, мне славы достаточно. Мне очень хочется получить опыт работы с зарубежными коллегами, но творить надо только в России. Творить и прорубать зарастающий культурный коридор. Я как гриб — расту здесь и здесь чувствую всю силу.
Смотрите также
Еще больше интересных роликов на нашем YouTube-канале.
