Мораль строителей коммунизма, или чем плох китайский социальный рейтинг
За валом разнообразных новостей не все, возможно, заметили сообщение о том, что Китай с этого года живет в новом мире. С 1 января в стране вступил в силу первый Гражданский кодекс, в котором законодательно прописана система социального кредита. Теперь совершать одобряемые государством поступки китайским гражданам не только похвально, но и выгодно: можно получить дешевый кредит, хорошую работу, налоговые льготы, место в университете для ребенка. И наоборот: при низком количестве баллов можно даже в самолет не попасть, а информацию о твоем прискорбном «социальном рейтинге» получат все коллеги, знакомые и близкие.
© Михаил Салтыков/коллаж/Ridus.ru
Попытки государства создать и насадить «мораль строителей коммунизма» в России, хорошо памятны. Результат, правда, не радует, но ведь в свое время и не было таких эффективных инструментов контроля, как в нынешнюю эпоху «цифры» и больших данных. Так что, не исключено, что у Китая получится.
Пример Китая, с одной стороны, в большинстве стран вызывает страх, а с другой сегодня регулировать поведение социума пытаются не только государства, но и неформальные сообщества. Пока в коммунистическом Китае чиновники создают рейтинги для сограждан, в свободном западном мире люди привыкают к «стоп-словам», следят за тем, чтобы соседи сортировали мусор и подвергают остракизму тех, кто тридцать лет назад вел себя так, как тогда считалось допустимым — а сейчас гневно осуждается. Причем, «цифра» здесь тоже используется вовсю, и начало преследованию может дать не только неудачный твит, но и чья-то съемка на мобильный или всплывшая в интернете информация. Получается еще более парадоксально: с точки зрения государства человек чист, а с точки зрения общества, вернее, активной его части — изгой. Судя по тому, как осужденные теряют контракты, работу и друзей, западные практики общественного осуждения не менее действенны, чем китайские государственные практики.
Россия, как всегда, стоит на стыке двух миров. С одной стороны, государство получает о нас все больше данных, а в Москве — пожалуй, уже не меньше, чем в Китае, чем с удовольствием пользуется. Хотя, судя по валу телефонных и интернет-мошенничеств, гораздо лучше этими данными пользуются другие. С другой стороны, осуждение общественности все чаще оказывается гораздо более сильным, чем давление государства. Это хорошо видно по тому, как в информационных войнах за поддержкой чаще обращаются именно к социуму, а не к государственным институтам.
© pixabay.com
Пока вечная наша половинчатость приводит к тому, что ни государству, ни общественному активу не удается добиться эффективного контроля, но лиха беда начало. Вот, например, ходят упорные слухи, что в банковской среде в России обсуждается идея своеобразного «социального рейтинга» для решения о выдаче кредита. Работодатели не стесняются проверять соцсети соискателей и все чаще контролируют контент на страницах своих работников. Общественное осуждение пока не столь действенно, как на Западе, но случаи увольнений после публикации постов или фотографий случаются. Да и законотворчество все чаще заходит в область морали.
Вряд ли кто радуется, попав под прессинг моральных требований, что со стороны государства, что со стороны общественности. Зато мало кто противится самой практике подобного вмешательства. Спор обычно идет о том, какие именно нормы должны лежать в основе оценок и кто именно их должен устанавливать.
Действительно: свод негласных правил поведения существует, наверное, с тех пор, когда наши предки, запертые непогодой в одной пещере, сумели договориться о том, как ограничить свои желания ради общего спокойствия — а нарушителей конвенции выгоняли на съедение зверям. И институт репутации всегда имел силу в замкнутых сообществах — будь то купеческое «честное слово» или «социальный рейтинг» в крестьянской общине, этический кодекс адвокатского сообщества или «адат» на Кавказе. Что же плохого в том, что общество или государство принуждает человека вести себя хорошо?
Но вот вопрос: почему этот моральный кодекс перестает действовать за границами сообщества? Купец не мог нарушить сделку, заключенную на словах -- но совершенно спокойно был готов обмануть покупателя или наивного поставщика шкурок. Вырвавшись в большой город, деревенский тихий парень вдруг оказывается безбашенным задирой.
Может, в том и проблема жестких систем морали, что, рано или поздно, их нормы наталкиваются на противодействие внутри человека — потому и приходится ограничиваться применением этих систем среди «своих», давая полную свободу в отношении «чужих»? И это противодействие, даже очевидно разумным требованиям, имеет практическую пользу с точки зрения эволюции? Ведь не появись в свое время нарушителей существующего морального кодекса, мы бы до сих пор съедали печень врага из соседней пещеры, скидывали со скалы хилых детей, считали женщин людьми второго сорта, а рабов — и вовсе лишенными звания человека.
Во все времена люди считали, что их моральные требования справедливы. И способы принуждения к ним всегда оправдывают добрыми намерениями. Но мы-то давно знаем, куда такие намерения ведут.
